Если бы моя совесть была собакой

Если бы совесть была собакой , то я бы ее отравил..(с) ?))

Обычно я всегда считаюсь с совестью..
Для меня она гораздо чувствительнее страха наказания,поэтому именно она удерживает от совершения каких-либо неприятных действий.
Но бывает и сожаление о сделанном уже,о каком -то поступке..
Даже если знаешь об этом ты одна и тебе ничего не грозит, и ты в этом уверена.
Получается,что она «двулика»..
С одной стороны -ответственность и честность в поступках.
Да,так поступать легче,безопаснее(для себя в первую очередь),правильнее.
С другой же- тяжесть на душе после совершения чего-то не очень хорошего.
И в такие моменты она «мучает»,» судит»,как бы заново переживая тобою уже свершившееся и обнаруживая те намерения,обстоятельства,в которых,возможно,не отдавала себе отчёта.
И показывая правду.

Иногда же хочется быть пофигистом и перестать переживать по любому поводу..))
А то скажешь что-то знакомой-потом думаешь,что могла обидеть.
Прикольнёшься над коллегой — переживаешь,что эти слова его задели..))

И всё же,есть поступки,которые приемлемы для меня..
Есть неприемлемые никогда!
И стараюсь жить,чтобы совершать только первые.

Наверно это и есть совесть.
Или же комплекс вины не даёт покоя..

Мы ежедневно испытываем угрызения совести и внутреннее противоборство «себя с собой».
И откуда это берется, и кто предъявляет к нам самые строгие моральные требования?
Многие считают, что совесть имеет божественное происхождение..
Тогда она должна быть в нас изначально.

Источник

Если бы моя совесть была собакой

Как я был самостоятельным (сборник)

Как я был самостоятельным

День, когда я впервые почувствовал себя самостоятельным, врезался мне в память на всю жизнь. Я до сих пор вспоминаю о нем с содроганием.

Накануне вечером мама и папа сидели на лавочке у подъезда нашего большого нового дома и спорили.

– Парню одиннадцатый год! – сердито говорил папа. – Неужели он дня не может прожить самостоятельно? До каких же пор ему нянька будет нужна!

– Говори что хочешь, Михаил, а я знаю одно, – твердила мама, – если мы Лешку оставим здесь, для меня вся поездка будет испорчена. Тут даже соседей нет знакомых, чтобы присмотреть за ребенком. Я просто вся изведусь от беспокойства.

Решалась моя судьба на весь завтрашний день. Папин товарищ по работе, полковник Харитонов, пригласил родителей провести воскресенье у него на даче, но меня туда брать было нельзя, потому что сынишка Харитонова болел корью. Мама никогда не оставляла меня надолго одного: ей все казалось, что я еще маленький ребенок. В новом доме мы поселились всего неделю назад и ни с кем из соседей еще не познакомились, поэтому мама хотела «подбросить» меня на воскресенье к своей приятельнице, жившей на другом конце города. Папа возражал против этого, говоря, что неудобно беспокоить приятельницу и что пора приучать меня к самостоятельности.

Я стоял и слушал этот спор, от волнения выкручивая себе пальцы за спиной. Провести хотя бы один день без присмотра взрослых и так было моей давнишней мечтой, а теперь, когда мы переехали в новый дом, мне этого хотелось с удвоенной силой. Причиной тому была Аглая – смуглая темноглазая девчонка, известная как заводила среди здешних ребят. Эта Аглая мне очень нравилась, но я чувствовал, что она относится ко мне с пренебрежением, считая меня маленьким мальчиком, да к тому же маменькиным сынком. Мне казалось, что день, проведенный самостоятельным человеком, позволит мне возвыситься в ее глазах. К моему огорчению, Аглая находилась тут же, во дворе. Она прыгала на одной ноге, толкая перед собой камешек, слышала весь унизительный для меня разговор папы с мамой и время от времени вставляла, ни к кому не обращаясь:

– У! Я с шести лет одна дома оставалась, и то ничего! – Или: – У! Я сколько раз себе сама обед готовила, не то что разогревала.

Я косился на Аглаю и тихонько, но вкладывая в слова всю душу, убеждал:

– Ну мама! Ну мама же! Ну что со мной может случиться? Ну ты только послушай, как я буду жить: вы уедете, я пойду немножко погуляю…

– Дверь захлопнешь, а ключ оставишь дома…

– И вовсе нет! Я ключ еще вечером положу в карман… Значит, пойду погуляю…

– Тебе домашнюю работу надо делать, а не гулять. Скоро первое сентября, а ты и половины примеров не решил.

– Ой, мама, ну ладно! Я гулять не буду. Значит, вы уезжаете, я сажусь делать примеры, потом захотел есть – включаю газ…

– Еще с газом что-нибудь натворит, – пробормотала мама.

– У! Я давно уже газ… – начала было Аглая, но в этот момент прибежал Антошка Дудкин с большим листом бумаги в руках.

– Готово! Куда вешать? – сказал он Аглае, и они вдвоем прикрепили к парадному написанную чернилами афишу; она гласила, что завтра в пять часов вечера в клубе состоится спектакль пионерского драматического кружка. Представлена будет сказка «Иванушка-дурачок».

Наконец нам с папой удалось уговорить маму. Было решено, что родители уедут с шестичасовым поездом, а я встану, как обычно, в восемь, сам уберу квартиру, сам приготовлю себе чай, сам накормлю и выведу погулять таксу Шумку, сам (то есть без понуканий) решу десять примеров и сам разогрею себе обед. Я был на седьмом небе. Для меня все это было так ново, так радостно, как иному мальчишке возможность пожить на необитаемом острове.

Весь вечер мама давала мне наставления. Ночью я долго не мог уснуть, а когда проснулся солнечным утром, в квартире стояла необычная тишина. Только Шумка, чесавшая себе за ухом, мягко постукивала лапой по полу.

Я был один! Я был полным хозяином квартиры! Я мог как угодно распоряжаться самим собой.

Я вскочил с постели и в одних трусах, уперев кулаки в бока, громко насвистывая какой-то марш, отправился обозревать свои владения.

Я тут же наметил себе огромную программу действий. Убирая квартиру, я не просто подмету паркетный пол, а заново натру его воском; я даже вычищу и повешу в шкаф папин старый мундир, оставленный им на спинке стула. Примеров я решу не десять, как мы с мамой уговорились, а все двадцать штук. Вечером, если папа с мамой задержатся, я разогрею для них ужин, заверну его в старое одеяло, как это иногда делала мама, а сам лягу спать, оставив на столе записку: «Котлеты и картошка горячие, в кухне на табурете». Словом, теперь мама узнает, как глупо было с ее стороны бояться оставить меня одного.

Я быстро оделся, умылся и собрался было вывести Шумку, которая уже скулила у двери, но тут меня осенила такая мысль: а что, если заодно пойти в магазин и купить чего-нибудь себе к завтраку? Ведь одно дело, когда в магазин тебя посылает мама, и совсем другое, когда ты сам захотел чего-нибудь, пошел и купил. Ради такого удовольствия не жалко было истратить трешку из пятнадцати рублей, скопленных на аквариум.

Хлеб, масло и колбаса у меня к чаю были. Подумав немного, я решил, что мне хочется сыру.

Через минуту, держа Шумку на поводке, я шел по двору, шел неторопливо, степенно, поглядывая на окна квартиры в первом этаже, где жила Аглая. Вдруг как раз из ее окна вылетела и шмякнулась к моим ногам дохлая ворона. Шумка тявкнула от неожиданности.

– А ну, чтоб духу вашего здесь больше не было! – послышался из окна сердитый женский голос. – Ишь нанесли всякой дряни! Репетировать им надо! На то клуб есть, чтобы репетировать, там и ходите на головах, а людям покой надо дать. Ну! Сколько раз мне говорить? Марш отсюда!

Вслед за этим из подъезда выскочил и подхватил на бегу ворону рыжий мальчишка с лицом, казалось, состоявшим из одних веснушек. За плечами у него в виде мантии болталось синее одеяло, на котором были нашиты узоры из серебряной бумаги от чая, на голове сидела корона, обклеенная той же бумагой.

За ним, прижимая к груди ворох цветных тряпок, выскочила такая же рыжая девчонка, за девчонкой – Антошка Дудкин, одетый как обычно, а за Антошкой выбежала Аглая. Я взглянул на нее, да так и застыл.

Аглая мне нравилась даже в самой затрапезной своей одежде, даже тогда, когда она выбегала во двор в старом материнском жакете, доходившем ей до колен, и в драных валенках на тонких ногах. А тут… тут она предстала предо мной в наряде сказочной принцессы. На ней было платье из марли, раскрашенной голубой, розовой и желтой красками; на шее блестело ожерелье из разноцветных стеклянных бус, какими украшают елки; два крупных шарика от этих бус болтались на ниточках под ушами, надо лбом в темных волосах блестела мохнатая елочная звезда, а две такие же звезды, но поменьше, украшали стоптанные тапочки.

Источник

Если бы совесть была собакой , то я бы ее отравил..(с) ?))

Наверно это и есть совесть.
Или же комплекс вины не даёт покоя..

Источник

Жизненные цитаты из «Гекльберри Финна», саркастичность которых я совершенно не понимал в детстве.

В отличие от » Тома Сойера «, ставшей моей настольной книгой на долгие годы, приключения Гекльберри Финна дались мне с большим трудом. Я с огромным интересом читал роман до того момента, как Джим и Гек, плывя на плоту по реке, теряют друг друга. А вот дальше, когда Гекльберри оказывается в центре противостояния двух аристократических семей, мне становилось настолько неинтересно, что я откладывал книгу.

Конечно же сейчас, по-взрослому, «Приключения Гекльберри Финна» воспринимаются совершенно по-другому. Мне даже показалось, что в отличие от «Тома Сойера», эта книга осознанно писалась с расчетом на более взрослую аудиторию. Марк Твен уже не пытался скрыть свой сарказм и открытым текстом писал все, что он думает о церкви, политических воззрениях и рабстве.

«– Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал?

– Нет, мэм. Убило негра.

– Ну, это вам повезло; а то бывает, что и ранит кого-нибудь.»

Наверное, самая известная цитата из книги, из-за которой, скорее всего, роман «Приключения Гекльберри Финна» был изъят из программы некоторых школ США. Хочу заметить, что Марк Твен был ярым противником расизма, и таким вот нетривиальным способом пытался хоть как-то достучаться до сознания своих современников.

«Будь у меня собака, такая назойливая, как совесть, я бы её отравил. Места она занимает больше, чем все прочие внутренности, а толку от неё никакого.»

В юные годы, подобные цитаты обычно проходят мимо: «ну совесть, как собака, что такого?» А вот сейчас перечитываешь эту фразу и улыбка не сходит с лица. Как же красиво писатель выразил всю глубину человеческого цинизма.

«Тут старик пошел ругаться, и ругал всех и каждого, кто только на язык попадется, а потом еще раз выругал всех подряд для верности, чтоб уж никого не пропустить, а после этого ругнул всех вообще для округления, даже и тех, кого не знал по имени, обозвал как нельзя хуже и пошел себе чертыхаться дальше.»

Как же я люблю вот такие красочные описания в произведениях Марка Твена. Ради интереса нашел эту цитату на английском языке и с удивлением обнаружил, что в оригинале она звучит еще «забористее». Вот только не знаю, есть ли смысл делать отдельную статью, с более точным переводом подобных фраз: уважаемые читатели, напишите ваше мнение в комментариях.

«Положим, человек ушибет себе палец, а потом отравится, а потом свалится в колодец и сломает себе шею и кто-нибудь придет и спросит, отчего он умер, так какой-нибудь дуралей может сказать: «Оттого, что ушиб себе палец». Будет в этом какой-нибудь смысл? Никакого.»

Признайте, очень жизненная цитата, на фоне происходящих в последнее время событий. Я ни на, что не намекаю, но, думаю, все уже поняли, о чем речь. Впрочем, подобные «фокусы» известны на протяжении всей человеческой истории, может быть поэтому, эти слова, написанные более ста лет назад, актуальны и по сей день?

Уважаемые читатели, было бы очень здорово, если бы вы поделились своими впечатлениями о «Гекльберри Финне» в комментариях к этой статье!

(с) Павел, журнал «Советское кино», читайте хорошие книги.

Источник